Сегодня, в пятницу, под самое утро, когда я уже почти был разбужен гортанным криком петуха, настырно извещавшим, что пора пришла выходить из сна (Ирина, мой ясный свет и жена моя, уже хлопотала на кухне, и было слышно, как по-заговорщицки урчит чугунная сковорода, на ней, надо полагать, нечто жарилось), неожиданно, практически в одну или две секунды, у меня сомкнулись глаза и я в самом прямом смысле провалился в глубокий, но очень яркий, пронзительный сон.
Будто сижу я перед печатной машиной, которой ныне уже почти никто не пользуется (вытеснила это надежное орудие производства писателей и журналистов компьютерная техника, не озабоченная специфическим стуком пользователя), и вижу, как ее черные клавиши сами по себе ритмично двигаются сверху вниз, ударяя по фиолетовой ленте, и через несколько секунд заглавными буквами на заложенном чистом листке бумаги появляется слово: СКРЫПНИК.
Итак, Скрыпник. Как же я не сообразил, что таинственную Шуршальщицу невозможно представить без ее вечного спутника. Каков же он, этот дух? Что несет он? В чем смысл его инобытия?
Писалось легко, быстро, много и, как мне казалось, толково. И когда я уже собирался поставить заключительную точку, вдруг понял: не то, совершенно не то написал. Здесь нужен непременно эксперимент — он обязательная основа, фундамент любого доказательства, особенно, если исследование касается паранормального.
Я еле дождался приближения ночи и в смущении попросил Иру эту ночь провести на диване в зале. Она понимающе кивнула головой:
— Скрыпник? — изобразила она восхищение и любопытство.
Я оторопел. Откуда знает?
— Да, попробую его сегодня вызвать.
— Тебе удачи я желаю, все будет хорошо, я знаю! — лукаво ответила она только что сочиненным ею двустишием.
Я большими шагами прошел в спальню. Время неумолимо приближалось к полуночи, а вместе с этим у меня усиливалась внутренняя неясная тревога и ожидание тайной грядущей опасности. В крови бушевал адреналин. Я выглянул в открытое окно, и вмиг мое сознание окунулось в небо, набитое множеством сверкающих и мерцающих звезд. Надголовное небо всегда имеет начало, но в нем, как и в душе, нет конца, вместо него — черное пугающее неизвестностью Ничто, и мне подумалось, что Бездна — это настоящее имя неба. И я не исключаю того изумительного факта, что там виртуально покоятся абсолютно все души ушедших в иной мир; они, находясь в особом местечке рядом со своими родными и близкими, тоже упокоенными, отныне знают друг о друге все, что было с ними в земной жизни — для них тайное стало явным…
Я, чувствуя хмельное воодушевление, понятное каждому рисковому человеку, не стал раздеваться и прилег на кровать в халате, лишь сбросив с голых них тапочки.
Глянул на часы, их фосфорические стрелки показывали двенадцать.
Под кроватью я явственно услышал громкие скрипы, шевеление и непонятную возню — очень было похоже на то, что под матрацем находилась ужасная и неведомая мне сила, которая поднимает, как домкратом, нашу кровать. Я поднял левую руку, и кончики ее пальцев коснулись потолка, высота которого была ровно три метра сорок сантиметров. Сбиваясь, пребывая в громадном волнительном отчаянии, я возбужденно начал произносить заклинание:
«Шур-шур, скрип-скрип! Что мне, Георгию, господа Шуршальщица и Скрыпник, ждать-ожидать прикажете? Шур-шур. Шур-шур. Скрип-скрип. Скрип-скрип».
По мере чтения заклинательного текста кровать плавно, словно лодка на волнах, раскачивалась из стороны в сторону, и в какой-то момент я увидел перед собой две застывшие, сверкающие серебряным и изумрудным светом, абсолютно обнаженные громадные фигуры — мужскую и женскую. Вокруг них толпились многие призраки. У меня остановилось дыхание, а вслед за ним сердце, и я с глубокой озабоченной печалью понял, что умираю. Однако нет: внезапный глубокий шумный вдох запустил в привычную работу мою сердечную мышцу, сознание прояснилось, и я услышал Голос, — наверно, такими разговаривают в преисподней.
— Задавай же свой вопрос мне. Один, — повелительно потребовала пронзительным высоким сопрано женская фигура (мне виделась громадная толстая длинноволосая тетка неопределенных лет, платиновые волосы ее, отсвечивающие голубизной, свисали до пола, закрывая собой грудь и живот, зубы ее лихорадочно сверкали, как маленькие молнии), — у тебя ровно одна минута.
Я прекрасно понимал, с кем я сейчас разговариваю, а вопрос был заготовлен загодя:
— Каков смысл вашего существования и что меня ждет впереди?
Чудище запело речитативом:
— С точки зрения человека, я являюсь носителем всех безнравственных духовных людских качеств. А как-то: подлость и измена, жестокость и бессердечность, глупость и тупость, предательство и наушничество, разгильдяйство и разврат, обман и лжесвидетельства, сплетни и наговоры, порчи и сглазы, и прочее, прочее, прочее, — шепотной скороговоркой выскакивали из ее рта фразы. — Замечу, что без них — не бывать человеку, отсутствие этих свойств, по-своему замечательных, превратит его жизнь в сплошную однообразную скукотищу. Это с одной стороны, а с другой — людское бытие как таковое просто отсутствовало бы. Весь мир, в том числе и всякая жизнь, непременно должен состоять из своих противоположностей, имеющих энергетическое зеркальное отражение. Нет такого человека, и не будет, который хотя бы в мыслях не желал другому зла, кому-то не завидовал, а кого-то искренне хотел отправить в ад, вечно помучиться.
Вот, собственно, таков мой будет ответ. Про заявленное тобой будущее не отвечу, ибо это второй вопрос, но честно укажу, что глубоко несчастен тот человек, который стремится узнать свое грядущее.
Конечно, я совершено согласен с законом, в котором одновременно заключены единство и противоположность. К тому же это всеобъемлющее правило находится как в природе, так и в обществе и тем более в мышлении.
— Теперь я слушаю тебя, — прогремел пугающий бас Скрыпника.
Детина, заполнивший собой не менее трети спальни — явный маргинал: весь обросший длинными, скрученными в тысячи пружин седыми волосами, похож на снежного человека (доводилось видеть его фотографию в журнале «Огонек»), четко просматривались лишь его сатанинские глаза — как два древесных больших, с ладонь, угля в догорающем костре, от него исходил специфический запах давно не ношенной слежавшейся суконной одежды.
— И ты тоже задавай мне только один вопрос, — громыхал он, механистично жестикулируя громадными волосатыми руками с ярко-оранжевыми ладонями.
— Он точно такой же, что был мной сформулирован госпоже Шуршальщице, — уже спокойным голосом ответствовал я.
— Ок, — его бас изрыгал одновременно бравурный марш и меланхолию. — Так вот: я тоже содержу в себе набор сугубо людских антиморальных свойств и качеств, но с существенным различием. Мной лично курируются, так сказать, уже материальные поступки и действия всего человечества. Назову некоторые: разбой и воровство, мошенничество и подлоги, убийства и хулиганство, поджоги и аффект озверевшей толпы, агрессия и месть, шулерство и обман потребителей, уклонение от уплаты налогов и контрабанда, изготовление фальшивых денег и, стопроцентно уверен, что этот ряд ты сможешь успешно продолжить самостоятельно, — словно читая рэп, провозглашал, кривляясь и извиваясь вонючим туловищем, Скрыпник. — И без этих неотъемлемых от личности характеристик никак невозможен род людской. Кто из вас не хотел хотя бы раз в жизни кого-то за что-то убить?.. Обмануть?.. Оболгать?.. Избить?.. Украсть?.. То-то же! — он гнусно усмехнулся, показывая алые, коралловые большущие, с указательный палец, зубы. — Если тебе будет угодно, то можешь называть госпожу Шуршальщицу и меня верными слугами дьявола.
Но без нашего волшебного шуршания и скрипа никогда никаких событий, связанных с человеческой деятельностью, не происходило бы потому, что людей попросту не существовало бы. В каждом человеке, а это условие непременно, живут частицы, искорки господ Шуршальщицы и Скрыпника. Надеюсь, что эта истина тебе понятна и ты сможешь внятно донести сей непреложный постулат своим читателям. Так задумано Богом. От себя добавлю, хотя и не должен этого делать: жить нужно здесь и сейчас, никогда не прибегая к помощи потаенных сил из иномирия. Сейчас мы уходим к себе, а ты боле нас не зови, не то очень худо придется, — при этих угрожающих словах мои визитеры моментально пропали (как месячные у забеременевшей дамы — пришло мне на ум странное сравнение).
Сам по себе зажегся свет.
Я обнаружил себя лежащим лицом кверху на кровати.
У меня было такое состояние, что будто только что проснулся. Часы бесстрастно показывали две минуты начала новых суток.
Я решил немедленно поделиться услышанным и увиденным с Ириной и потихонечку, можно сказать, на цыпочках пошел в спальню.
Моя любимая женщина спала.
Я не стал ее тревожить, ушел в кабинет и записал свое очередное приключение, после чего быстрым и крепким сном присоединился к жене.
Разбудила меня Ирина.
— Вставай, тюха-матюха, — так она меня называла, когда у нее было хорошее настроение. — Завтрак уже поспел, ждет не дождется, чтобы мы его с удовольствием съели, — в ее облике, которым я всегда любовался, как алмазом на солнце, сверкал природный артистизм и аристократизм. Меня очень интересовало ее прошлое, и я с нетерпением ожидал того момента, когда она прояснит его, как и свои оккультные умения, о которых я ранее с почтительностью упоминал.
Шаг в шаг пошли на утреннюю трапезу. Я каждую секунду ожидал от Ирины (она олицетворяла собой уют, покой и добродетель) вопроса о моем предполагаемом ночном общении с господином Скрыпником, но она упорно молчала.
Чуя некий подвох, уже заканчивая доедать яичницу, все же спросил у нее:
— Как тебе давеча, моя любимая, спалось без меня?
— Я не поняла, что значит без тебя? — ее лицо радостно просияло, а глаза излучали прекрасный зеленый свет и безукоризненно указывали на то, что ее вопрос максимально искренен и не имеет второго дна.
Я замялся.
Она, широко улыбаясь, бодро, с некоторой женской игривостью и жеманством продолжила:
— Вчера поздним вечером мы с тобой, мой милый, прекрасно подурачились в постели, после чего ты очень быстро уснул, и всю ночь, насколько мне доподлинно известно, а я это точно знаю, провел рядом со мной…
Эта сказочно-инфернальная ситуация неожиданно странным образом предстала предо мной ясным пониманием того, что мне все это пригрезилось, и что я, не дай Бог такого, заболел шизофренией, сопровождаемой слепой верой в мистических высочайшего класса оккультистов — Шуршальщицу и Скрыпника.
Вот оно, оказывается, как может обернуться дело, если начнешь накоротке общаться с нечистой силой.
Сто, тысячу, миллион, миллиард раз прав умница господин Скрыпник, призывавший меня не контактировать с тонкоматериальным миром и предупредить об этом всех тех, кто сейчас читает эти строки, что и делаю в величайшем сомнении и отчаянии…
