Когда я был в гостях и чаевничал в вечерний час с уже немолодым соседом-священником, к нему зашла молодая опечаленная особа, повязанная ситцевым серым платком, назвалась Еленой и попросила выслушать ее и дать дельный совет. Отец Никодим сразу согласился. Я, учитывая ситуацию, начал было раскланиваться, но хозяин настойчиво попросил меня остаться, объяснив свое пожелание тем, что мне будет интересно.
И на самом деле, рассказ женщины, приведенный мной в соответственные литературные нормы, заслуживал того, чтобы его обнародовать. Что я и делаю.
Однажды, а то был пасмурный октябрьский вечер, предвыходная пятница, собрались мы, подруги закадычные, втроем, как водится, подевишничать: винца красненького попить, конфет шоколадных поесть, бразильским кофе и вкусными заварными пирожными, отлежанными предварительно два с половиной часа на верхней полке в холодильнике, полакомиться, с ехидным пониманием происходящего потрепаться слезно о тяжкой женской доле, и конечно же, о козлах-мужиках-изменщиках.
Хорошо, толково сидим у широкобровой Тоньки (однушка о двух больших окнах на четвертом этаже пятиэтажного кирпичного дома, но большая, квадратов под тридцать будет, почти в центре города), в дело уже вторая бутылка кагора пошла. Мобилы, естественно, у нас отключены, телевизор вовсю работает для антуража, с его экрана великовозрастная толстенькая тетка с короткой стрижкой в красном свитере, гундося, что-то толкует о девальвации…
Но вот длинноногая и длинноволосая шатенка Ирка, вытаращив свои громадные, как у газели, зеленые глазищи, волнительно говорит с драматическим придыханием в голосе:
—А что, девки, а не позвонить ли мне в специальную службу, да и не вызвать ли сюда в поддержку нашего замечательного девичника трех жеребцов для нашей сокровенной утехи? По американскому полтинничку сбрасываемся? Или как?
Мы замерли в томительном ожидании сладострастного действа. Муж мой сейчас в недельной командировке в Польше пребывает, и это обстоятельство в сочетании с кагором меня чуток расслабило, и я согласительно кивнула головой. А вот у Ирки и Тоньки, дам незамужних, развратных и раскованных даже челюсти от предвкушаемого удовольствия слегка отвисли. Пусть, подумалось мне, спляшут перед нами голяком свои лихие вздрыголовки те воняющие французским одеколоном молодые качки, а там видно будет.
Я робко произнесла:
— Троих накладно, да и места здесь нет, где развернуться в танце, а вот одного…
— Годится, — одобрили мои подруги, бывшие одноклассницы, — ужо мы его, гада, раскрутим, как положено, на все три стороны.
Конечно же, Ирка имела в виду нашу бесшабашную троицу.
— Четыре стороны света, — поправила я осторожненько, — четыре.
— Четыре, так четыре, — мирно согласилась подружка и отхлебнула из фужера глоток сладкого вина.
Тонька тем временем собрала с нас по пятьдесят долларов и немедленно начала куда-то звонить по мобильному телефону и бодрым голосом договариваться. Я, конечно же, сразу обратила внимание, что номерок тот заветный у нее уже был заранее в телефонную книжку внесен.
Мы, не отрывая глаз, восторженно, с опаской (а вдруг не получится!) смотрели на нее, как на чудесную фею, исполняющую самое заветное желание.
Скоро она с нескрываемым удовольствием, слегка заикаясь, произнесла:
Обещали прислать нам на любовь, морковь и любое девичье растерзание проверенного первоклассного альфа-красавца, профессионального сольного танцора, способного к тому же удовлетворить самые непристойные эротические фантазии капризных и изобретательных в любви дам. Так что, девоньки, будем действовать по ситуации…
В несколько нервном возбужденном ожидании мы выпили еще по паре глотков красного, вяло потрепались о ненадежности в близких отношениях мужского пола (изменит пренепременно, такова клятая энергетическая природа в них с рождения заложена) и только было начали вести разговор еще об одной нашей однокласснице, Зинке Муравьевой, которая уже троих детей воспитывает (это в двадцатисемилетнем возрасте!), как вдруг продолжительно и призывно звонят в дверь.
Тонька чуток покраснела, встрепенулась и спешно, насколько позволяли каблуки ее белых туфель и толстая попа, пошла открывать гостю.
Мы замерли в ожидании.
Менее чем через минуту возвращается она с высоким худощавым брюнетом — с виду настоящий мачо, очень похожий на известного певца, что исполняет популярную песню про бамбук. Тот чел, как только завидел нас, то радостно и как бы в восхищении зааплодировал, подняв над головой узкие, как лодочки, ладоши, и пробасил нараспев, широко улыбаясь, крутя головой, игриво демонстрируя нам приличную косицу своих вороньего цвета волос:
— Привет, мои красавицы и умницы! Добрые вечер, мои милые и красивые! Здравствуйте, мои пригожие да хорошие — вы все мне очень нравитесь, надеюсь, и я уверен в том, что вас никак не разочарую и вы все запомните нашу незабываемую и удивительную встречу на всю оставшуюся жизнь!
Мы осторожно и деликатно поздоровались, но тот наглый мужичок назвался Петей, через секунду скрылся в ванной, откуда громко крикнул:
— Готовьтесь!
— К чему готовиться? — удивилась я.
— К оргии, — спокойно объяснила пьяная Тонька и начала игриво раздеваться. — Сейчас, милая, ты все-все поймешь. Приватный танец-обнаженка, который ты так ждешь, разумеется. будет, но потом…
Я в дикой ошалелости опешила. В мои планы, по крайней мере на сегодня, никак не входило подобное мероприятие, тем более что своего сорокалетнего Давида, мужа-дальнобойщика, я очень любила и изменять ему не собиралась. Тем не менее, осознавая всю моральную степень своего нравственного падения, я четко начала понимать, что же это такое конформизм – иными словами: поступать в малой референтной группе как все — против своей воли и желаний.
Первой сняла с себя желтую кофту и зеленую юбку с белыми поперечными полосами упитанная хитрющая кареглазая толстобедрая Тонька-брюнетка, знающая, как следует правильно обращаться с мужчинами по вызову.
Ирка деловито своими изящными ручками с черным перламутровым маникюром стаскивала с себя маленькие красные трусики, именуемые стрингами, и нечто бормотала себе под нос, счастливо улыбаясь.
Я, ошарашенная, смотрела на все это, не зная, как мне быть и что делать в такой откровенной во всех отношениях, неординарной ситуации.
В это время выскочил из ванной комнаты абсолютно голый, босиком, с волосатыми ногами, грудью и спиной Петя, уже готовый к романтическим подвигам, окинул нас своим похотливо-огненным, игриво-обжигающим взглядом, в два большущих шага подошел к выключателю, скоренько погасил свет со словами: «Начинаем незабываемый таинственный сеанс любви и неги в темноте для лучшего привыкания друг к другу!» — и началось-поехало совершенно голое бесстыдство…
Ни единой позорной секундочки из того, что происходило в той неосветленной комнате, писать не буду — сплошные минуты и секунды убийственного позора и ужаса, да и только. Отмечу, что через десять или пятнадцать минут мне удалось незаметно улизнуть-таки с разгульного порно-девичника и на первом же попавшемся такси умчаться к себе домой, где с негодованием и брезгливостью под горячими струями итальянского душа при помощи ромашкового шампуня смыла с себя разврат и гадость, непрерывно рыдая, давая сама себе страшные клятвы никогда более не ходить к тем поганым девкам.
На следующий день с утра ко мне заехала возбужденная Тонька. Она молча положила на краешек кухонного стола пятидесятидолларовую купюру, Минуту молча рассматривала меня, унылую, потрепанную и растерянную, затем с явным удовольствием в голосе торжественно произнесла:
А ведь знаешь, тот вчерашний волосатый мужлан-кобелина для нас дармовым оказался.
Не поняла. Это как?
Когда я звонила в фирму «Шалуны для шалуний», диспетчер торжественным голосом ответила, что нам несказанно повезло, поскольку этот вызов бесплатный — он у них, оказывается, тысячный. Все же зря так быстро ушла на самом интересном месте, ты даже и примерно представить себе не можешь, как он, паразит импортный, нас с Иркой прилежно ублажал. Рассказать?
Петя что, иностранец?
Кто его знает, но иногда, пребывая в азарте, он время от времени гортанно выкрикивал на незнакомом нам языке некие непонятные словечки и фразы (Тонька в совершенстве владела английским и испанским, немного понимала арабский, а сейчас усиленно интересовалась немецким).
Я вяло кивнула головой и пожала плечами: что я могла ей здесь сказать?
Мы немного поговорили о том о сем, и Тонька, обидевшись, что я не поддержала ее возликованный восторг о бурно проведенном вчерашнем вечере и не задала ей истинно женский вопрос: «И как он?», не попрощавшись, ушла.
Я с облегчением закрыла за ней входную дверь и расслабилась, тем более что звонил мой супруг Давид и обещал прибыть домой к вечеру.
С тех пор (и слава Богу!) я не видела и не слышала ни Ирку, ни Тоньку.
Объяснюсь.
У нас с Давидом не было детей, и муж различными обидными прилагательными и метафорами обвинял меня в этом. Но, как скоро выяснилось, к огромной нашей радости я забеременела, а спустя полгода до срока родила недоношенное существо. Но не ребеночка, а черт знает кого — акушерка на следующее утро, будучи слегка на подпитии, проговорилась, что вышел головкой вперед из родовых путей моих вместе с водами в серой мокрой шерстке двухкилограммовый козленочек с небольшими рожками и сразу же пронзительно заблеял, чем несказанно перепугал бригаду, принимающую роды.
Я и сама в те волнительные минуты весьма отчетливо слышала этот тоненький жалобный голосок, но подумала, что показалось.
Рожденный в ужасных муках несчастный плод мой был немедленно изъят и куда-то увезен, а в этот же день накануне ужина мне было суровым бесстрастным голосом, исходящим от пожилого бородатого чиновника, заявлено, что слабое дитя мое погибло при родах, и чтобы я вообще пожизненно помалкивала, а не то…
Не менее несчастная Ирка теперь практически не выходит из кожно-венерического диспансера, и лучшие специалисты города не могут хоть немного облегчить течение ее необычной женской хворобы, не говоря уже об окончательном выздоровлении. Говорят, что сильно мучается она каждосекундно и никакие обезболивающие лекарства не могут облегчить ее адские страдания.
Правда на убывающей луне после захода солнца на нее вдруг нападает странное забытье, Ирка безмятежно засыпает и во сне, всхлипывая, произносит одно и то же мужское имя — Петя…
Ну а Тоньку через трое суток после вечеринки «неотложка» прямо с работы увезла в психушку — она по непонятным причинам в обеденный перерыв неожиданно разделась наголо и начала лихо танцевать на своем двухтумбовом полированном письменном столе (работала старшим переводчиком в крупной компании «Эгда-плюс») и петь широко известный, почему-то считаемый цыганским, романс про очи черные.
В больнице ее обследовали, и доктор медицинских наук И. Т. Грибайло поставил неутешительный диагноз: ПАРАНОИДАЛЬНЫЙ СИНДРОМ (СИНДРОМ КАНДИНСКОГО- КЛЕРАМБО).
Теперь вот лечится, и неизвестно еще, сумеют ли ее врачи избавить от назойливого бреда преследования стопроцентным гипнотизером-негодяем Петей, который воздействует на нее под музыку особыми красными и зелеными лазерными лучами, что понуждает ее в такие минуты дико гримасничать в ритмичной танцевальной румбе и показывать язык любому, кто пытается с ней заговорить…
Я же после столь позорно-унизительных родов ушла от мужа к своей уже немолодой матушке Алле Петровне, и теперь тихо живу с ней, ежедневно посещая храм Божий, где провожу в долгих слезных молитвах все свое свободное время…
Ходила я как-то на прием к известной ясновидящей Агриппине, и та быстро прояснила ту удручающую ситуацию: оказывается, и это она четко увидела в магическом хрустальном шаре, мы на том клятом пьяном девичнике общались с самим чертом.
Она и мне показала ту ужасную картинку: заросший длинной черной светящейся шерстью рогато-копытный мужичок, голенький, разумеется, лихо отплясывал перед восхищенными Иркой и Тонькой дикий танец, который, по-моему, называется хип-хоп. Конечно, я мигом узнала в нем Петю.
Нужно было тогда ему заплатить за те постыдные услуги, и тогда, пояснила Агриппина с большим сомнением, может быть, все и обошлось бы. Ведь что получается: БЕСплатно, значит, бес платит. Вот и заплатило нам таким вот образом то бесовское отродье за свое персональное участие в девичнике.
И тут я моментально поняла: не зря, ой как не зря, выкрикивал тот зловещий гость в процессе эротического сеанса черномагические заклинания в нужных местах, принятые полиглотом Тонькой за иностранную речь…
Таким образом, наконец пришло ко мне истинное понимание трагического финала девичника и унылое просветление тех незабываемых событий.
А толку-то от всего этого?..
